Демоны в Ватикане - Страница 109

109

– Да нет, давно уже нет. Чего зря мучаться-то?

– Не страдаешь ли нечистыми плотскими похотями?

– Это нетрадиционка, что ли? Ну, если учесть, что самок яцхенов в мире не существует, для меня любой секс – зоофилия по сути. А если я даже и встречу где-нибудь самку яцхена… блин, да я от нее убегу! Лалассу рассказывал, что самки нашего вида втрое крупнее самцов и пожирают партнера после соития. Хотя может и наврал, конечно… Лалассу вообще трепло редкостное.

– Не соблазнил ли ты, то есть не навел ли кого-либо на грех своим словом или действием?

– А как вы это себе представляете, падре? Кого и каким образом я могу соблазнить? Покажите мне таких долбанутых.

– Избегал ли соблазнов ко греху? Не ходил ли в те собрания, где оскорбляется нравственное чувство? Не смотрел ли на те картины и не читал ли тех книг, которые изображают и описывают нечистую любовь?

– Бывает иногда от нечего делать. «Плэйбой» рассматриваю, порнуху гляжу иногда… Когда возможность представляется. В последнее время что-то редко.

– Не желал ли присвоить чужой собственности, или даже присвоил при помощи обмана или тайного хищения, грабительства, взяточничества, тунеядства, или при помощи лихоимства, которое состоит во взимании непомерных процентов с людей нуждающихся и бедных?

– Частенько желал и присваивал. И тайком воровал, и силой отнимал. Взяток не брал – не дает никто. Тунеядством… а как это можно присвоить что-то чужое тунеядством? За собой такого точно не помню. Ростовщичеством тоже не занимался.

– Не допускал ли ты в торговле какого обмана продажей испорченного товара, неверным весом и мерой?

– Отродясь ничем не торговал. Из меня бизнесмен, как из мочи прохладительный напиток.

– Не согрешил ли против ближних какою-либо ложью или хитростью, с целью повредить их благосостоянию или присвоить нечто из их имения?

– Мошенничество, что ли?.. Да нет, вроде как не замечен. Я обычно в лоб работаю, грубой силой. Оно мне проще как-то.

– Не говорил ли когда ложь?

– Тысячу раз. Сами попробуйте побыть таким, как я – тоже врать научитесь.

– Не осуждал ли своих ближних? Не передавал ли дурную молву о других? Не любишь ли слушать пересуды и по ним судить о других?

– Грешен, грешен, грешен.

– Удерживаешься ли от празднословия?

– Языком почесать люблю, виноват. По жизни трепло. Наследственное, наверно.

– Не любишь ли смеяться над другими?

– Да просто обожаю. Ради острого словца не пожалею и отца.

– Не скрывал ли истины на суде? Не оклеветал ли кого?

– Судиться пока что ни с кем не доводилось. Клеветать не клеветал.

– Не читал ли книг лживых, порочащих Святую Церковь, Спасителя? Не пересказывал ли этой лжи другим людям?

– Тут попробуй не почитай… Я же в советской школе учился. Нам там много всякого говна рассказывали на тему научного атеизма. Типа того, что Бога нет, люди – просто говорящие обезьяны, а после смерти будет только грязь и могильные черви. И ведь верили – все по науке, как же…

– Не завидуешь ли ближнему своему, – его богатству, счастью, здоровью, его способностям, его успеху в жизни?

– Завидую. Я каждому человеку завидую. Просто потому, что он человек. Я тоже хочу. Хотя может и не хочу уже. Хрен его знает. Желаний много и все противоречивые.

– Борешься ли с дурными помыслами и нечистыми пожеланиями?

– Изо всех сил борюсь. Только не всегда получается.

– Не согрешал ли гордостью, превозношением, оправданием собственного нерадения в жизни духовной и обыденной?

– А кто не согрешал-то? Такая уж у нас природа – всегда искать себе оправдание, чего бы ни натворил. В «Преступлении и наказании» об этом очень хорошо рассказано. Федор Михайлович глаголом жег, как никто.

– Не проявлял ли недоверия, или даже ропота на Божий Промысел о тебе?

– Ну я хочу надеяться, что все это для чего-то было нужно. Очень не хочется думать, что надо мной просто целенаправленно издеваются – ну так, чисто по приколу. Хотя мне не привыкать быть лабораторной крысой…

Торквемада замолчал. Кажется, у него наконец-то иссякли вопросы. Я нервно дернул хвостом, гадая – что он извлек из этого потока бессвязностей? Вдруг сейчас встанет с табуретки и прикажет отправить меня на костер?

Не то чтобы это так уж сильно пугало, но как-то не хочется сваливать с общего праздника. У меня Пазузу до сих пор не пойманный и вообще.

– Я выслушал твою исповедь, – помолчав, произнес великий инвизитор. – И я не услышал в твоих речах лжи. Не знаю, все ли истина, что ты говорил, но сам ты несомненно веришь в свою правоту.

– И что теперь? Я все рассказал. Чего-нибудь еще надо?

– Просто рассказать о своем грехе – недостаточно, – наставительно произнес Торквемада. – Покаяние действенно лишь когда ты искренне сожалеешь о своих грехах и твердо намереваешься впредь грехов избегать. Также тебе придется исполнить епитимью, которую я на тебя наложу. Чтобы примириться с Господом, ты должен ежедневно пасть на колени перед Богом со словами «Господи, помилуй меня!». Если ты не преисполнен демонской гордыни, как прочие твои собратья, ты сможешь исполнить это условие.

– Гордыни не преисполнен. Смогу без проблем. Что-нибудь еще? Может, отжаться разиков пятьсот? Или ведро клюквы съесть, не поморщившись?

– Нет. Еще ты прочтешь молитву Господню три тысячи раз.

– Три тысячи?!

– Шесть тысяч раз! – повысил голос Торквемада.

– Да вы что, падре, охренели?!

– Двенадцать тысяч раз!!! – взревел великий инквизитор. – И каждое произнесенное тобой слово недовольства увеличит епитимью еще вдвое!!!

109